«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

мы (если не обманывать себя) можем лишь констатировать, что новый Уголовно-процессуальный кодекс (о чем сделал доклад замечательный юрист, в прошлом – один из руководителей Генеральной прокуратуры Юрий Костанов) во многих отношениях жестче, чем был его советский аналог, а следствие (о нем говорил Валентин Ковалев) в большой степени подчинено спецслужбам, причем количество спецслужб, имеющих «собственные» следственные управления неуклонно возрастает. То есть каждая спецслужба в зависимости от собственных (часто – узколичных) интересов может вести следствие, как ей захочется. Было, очевидно, что повлиять на управляемых из Кремля законодателей уже никто не может.

Впрочем, к нашей конференции готовились не только мы, но и ФСБ. За год до нее, после того, как меня не удалось очередной раз уговорить найти «понимание» в правительстве Путина (на конференции о Международном уголовном суде) и не удалось купить проектом о возвращении владельцам конфискованных картин из музеев, по-видимому, было решено по привычной им уголовной методе «не хочешь по-хорошему, попробуем по-плохому», и на наш офис открыто, среди белого дня был произведен налет.

Сперва десяток омоновцев в масках, с помповыми ружьями в руках пытались выломать входную (железную) дверь в квартиру. Потом их кто-то надоумил, и они выломали дубовую кухонную дверь.

Ворвались в офис, положили всех на пол (в том числе одиннадцатилетнего сына нашего бухгалтера), к этому времени подъехали журналисты, и ворвавшийся бойцы никак не могли объяснить, почему они здесь оказались и чего хотят. Даже документы (хотя бы для виду) не забрали, даже не придумали, кого они здесь ищут. Так и убрались, оставив выломанной дверь, а мне полгода милиция и прокуратура отвечали, что не могут установить, кто и зачем к нам вломился.

Дней за пять или шесть до конференции мы обнаружили, что в железной двери возле замка появились две просверленные дырки. Решили, что нужно дежурить в офисе и по ночам. Это, конечно, тоже было ФСБ замечено и учтено. Но восемнадцатого ноября вызвавшийся дежурить наш компьютерщик Всеволод Шидловский на дежурство опоздал, пришел только в одиннадцать часов вечера и, как выяснилось, опоздал «совершить преступление». Когда он пришел, у подъезда уже стояли четыре милицейские машины, дверь в офис еще не была выломана, и Всеволод ее открыл сам. В некоторой растерянности милиционеры объяснили, что их якобы час назад вызвали соседи, возмущенные тем, что из наших окон бросали петарды и нарушали общественный порядок. Эти уверенные в себе свидетели стояли тут же. Но было очевидно, что в офисе никого нет, а хулиган Шидловский к месту своего преступления попросту опоздал. Думаю, это была неудавшаяся попытка арестовать его, а потом шантажировать меня (проведете конференцию – дадим вашему сотруднику года три за хулиганство, откажетесь – выпустим).

Возникло одновременно и множество других проблем. Секретарь фонда внезапно исчезла, прихватив с собой записи о входящих и исходящих телефонных звонках. Сменивший ее секретарь явно провоцировал скандалы в офисе и предлагал сотрудникам наркотики. На должность юриста фонда пытался устроиться майор контрразведки, даже не уволившийся с предыдущего места службы. За это же время исчез ряд документов из архива фонда, в первую очередь связанных с жалобами на спецслужбы. И уж, конечно, происходила «работа» с намеченными нами выступающими. Но было задумано подведение итогов не только «Гласности», но и России, и конференция, хотя, конечно, и ослабленная усилиями КГБ, но все-таки оказалась блестящей по своему составу и по прозвучавшим на ней докладам.

Только Калманович, как и полагается советскому шпиону и сотруднику ГРУ, меня обманул и уже в день конференции объявил, что не придет. Александр Яковлев попал в больницу с воспалением легких, а его доклад, который он хотел передать хотя бы для сборника, исчез из его компьютера. Сатаров, в прошлом помощник Ельцина, обсуждавший со мной план конференции, почему-то в присутствии двух других помощников президента, Краснова и Батурина, настороженно отнесся ко многим моим соображениям, но прислал своего помощника В. Л. Римского с очень дельным докладом о коррупции. Гозман мне сразу же откровенно сказал, что «он человек Чубайса» и поэтому выступать не может; под каким-то предлогом отказались и такие разные люди, как экономист Владимир Мау и публицист Виктор Шендерович. Андрея Бабицкого для рассказа о Чечне КГБ просто не впустил в Москву (он работал на Радио Свобода в Праге); Алексей Симонов так сильно опоздал, что сорвал круглый стол о свободе печати, и Валентину Оскоцкому (содокладчику) пришлось выступать буквально с тезисами. Ковалева не было в Москве, вместо него выступал Лев Левинсон, что, прямо скажем, было не хуже. Я был доволен конференцией, которая, конечно, не в общественно-политическом (людей в большом зале «Геликон-оперы» впервые было немного – и это тоже была работа КГБ) своем значении и даже не в общественном сознании (почти никто тогда не хотел понимать то, что было сказано), но по своему содержательному уровню была одной из лучших и самых значительных из всего, что сделал фонд «Гласность».

Я, еще не имея материалов Ольги Крыштановской46 о том, что 35 % кабинета Гайдара состояло из сотрудников КГБ и ГРУ, еще не зная последующих открытий Андрея Илларионова о том, что Гайдар был, практически, агентом КГБ, говорил об остальных 60 % его правительства и аппарата как о «доверенных лицах» КГБ, и этот термин впервые прозвучал с полным обоснованием. Главное же, говорил о так называемом «августовском путче» 1991 года как о бесспорной победе Крючкова. Этого никто не хотел признавать.

Потом была серьезная историческая часть, в которой основными были доклады петербургского историка Феликса Лурье о провокации как основе дореволюционного политического сыска, Рудольфа Пихои о планах Берии по захвату власти, и более осторожный, но содержательный доклад Георгия Арбатова о планах Андропова.

Параллельно шел круглый стол о судебной реформе: ее создатель и руководитель Сергей Пашин, генерал Вицин, судья Миронов и другие говорили о ее гибели. Кроме того, был целый ряд докладов: Павела Зачека из Чехии, сенатора Збигнева Ромашевского из Польши (чем я воспользовался, чтобы рассказать впервые о Собчаке в Мадриде, поскольку Збигнев был свидетелем), Ритварса Янсонса из Латвии и много других: Евгения Кима (того единственного депутата Верховного Совета, который признался, что был завербован КГБ), Виктора Тополянского, Шмидта, Вдовина, полковников Макарева и Никулина и других.

Из доклада Римского о коррупции становилось ясно, что она поразила сверху донизу весь правящий аппарат России. Из доклада Ани Политковской, вырисовывалась чудовищная картина торговли русских офицеров трупами убитых; инициирование нападений на собственные штабы, для чего из лагерей привозились уже арестованные чеченцы, тут же расстреливались и трупы их (как нападавших) раскладывались на месте сражения.

Не менее